stuukstly | Нота в миллионы раз выше человеческой психологии...

В момент сочинения я не наслаждаюсь, музыка идет мимо меня, а я сам скучаю.[...] Я стараюсь о музыке не думать. Иначе она передает психологию человека. Единственное, что я понял за свою жизнь, - что нота, обогащенная психологией, философией, пусть они даже великие, - она хуже, чем просто нота. Нота в миллионы раз выше человеческой психологии. Поэтому о музыке нельзя думать. Играешь себе, и все. Ни чувствовать, ни романтизировать, ни идеи вкладывать - взял и сыграл.

Оригинал взят у

beavered_again в post По наводке

anzgar. Любопытное интервью с композитором Каравайчуком.

Фрик еще тот. Когда попадается какой-либо материал о нем - трудно поверить, что можно быть таким ебанатом по-честному, и что это не поза, не показушная эксцентрика. А хотелось бы, конечно. Хотя все это, мягко говоря, уже как-то слишком:

...заметив мое приближение, он отшатывается и восклицает тонким голосом: «Подальше от меня!» Затем достает изо рта огромный жеваный кусок чесноку и кидает в угол. «Давайте мне стул сюда, - говорит композитор. - Я сяду здесь, а вы туда, от меня подальше. И не надо меня фотографировать!».

У Шопена была величайшая энергия. Вы не думайте, что это сила, мощь. Это чувство своей свободы в любых положениях. Это высший покой, высшая безэнергия. Это когда из тебя воля хлещет, раскатывается, а ты этого даже не ценишь, не замечаешь. Я сейчас спокойно сижу, а мысль моя очень энергична.

про Курёхина:
Я вообще не считаю себя таким уж гением, но один Сережин комплимент не могу забыть. В Англии я на BBC в 1989 году играл на пианино, и мне подарили пластинку Сесила Тейлора, известного джазового музыканта. Я привез ее Курехину и хотел подарить. А он сказал: «Олег Николаевич, как Сесил Тейлор я научусь играть за неделю. А так, как вы играете, мне не научиться никогда». Он хотел, чтобы я играл вместе с ним в ДК Ленсовета. Однако на репетиции времени у него не было, а играть со мной без подготовки даже Курехин не может. У меня ритм неожиданный. И наше выступление не состоялось.

Рихтер мне признавался, что не может слушать других пианистов - тут же засыпает. А меня слушал с одиннадцати утра до шести вечера. И просил еще, и еще, и еще. Я при нем импровизировал на его темы. Он сказал, что такие формы иные продумывают по пять лет, а у меня сразу. Забыть это невозможно: гостиничный номер, у Рихтера откинута голова, над ним какая- то картина, рояль - довольно поганый. Вот из всех моих слушателей я помню только Рихтера. Больше никого не воспринимаю. Пусть там сидят хоть собаки, хоть кошки - мне абсолютно безразлично. А тогда я играл для Рихтера, чувствовал, как он понимает, как он мной дирижирует какими-то волнами. Настоящий дирижер никогда не машет руками и не скачет. Он выходит и стоит, а оркестр играет. Возможно, что не я придумывал импровизации на его темы, а он сочинял через меня.
А публики я боюсь. Я надеваю косынку или наволочку, чтобы играть не глядя. На такую рожу можно натолкнуться, что потом ничего не сыграешь.

В момент сочинения я не наслаждаюсь, музыка идет мимо меня, а я сам скучаю.[...] Я стараюсь о музыке не думать. Иначе она передает психологию человека. Единственное, что я понял за свою жизнь, - что нота, обогащенная психологией, философией, пусть они даже великие, - она хуже, чем просто нота. Нота в миллионы раз выше человеческой психологии. Поэтому о музыке нельзя думать. Играешь себе, и все. Ни чувствовать, ни романтизировать, ни идеи вкладывать - взял и сыграл.

Подход, противоположный многим импровизаторам: обычно речь идет об освобождении бессознательного, игра во многом зависит от личности играющего. Музыка, наоборот, освобожденная от психологии - это я даже не могу понять - хорошо или плохо. Это что ж, одна математика остается...
Наводит на философские вопросы.